— У меня есть грибы для омлета, — сообщила она более спокойным тоном.
— Грандиозно!
И я отправился в кухню.
Пока она жарила омлет, я рассказывал ей про Застежку.
Трудный момент миновал.
Она вдруг объявила, что утром поедет со мной в коттедж.
— Нет!
— Да! Он ждет, что миссис Джонс откроет ему дверь. И будет куда лучше, если это сделает она.
Переубедить Джоан я не смог.
— И еще вот что. Ты, верно, и не подумал о занавесках? А если хочешь, чтобы он вошел в дом, все должно выглядеть нормально. У него глаз острый, и он сразу учует подвох, — она выудила из ящика какую-то ткань с набивным рисунком, взяла кнопки, ножницы, скатала большой старенький коврик, потом сняла со стены натюрморт.
— А это зачем?
— Чтобы обставить прихожую. Все должно выглядеть как следует.
— Ты гений, — сдался я. — Едем.
Мы сложили все, что она приготовила, около двери. К этому я добавил две коробки сахару, большой электрический фонарик и веник.
После того внезапного поцелуя диван показался мне еще более тоскливой пустыней, чем раньше…
Выехали мы рано, и когда добрались до коттеджа — не было девяти. До появления Кемп-Лора предстояло еще много дел.
Я спрятал машину за кустами, и мы внесли все привезенное в дом. Застежка была цела и невредима. Она обрадовалась нам и тихонько заржала. Пока я подбрасывал ей соломы и свежего сена, Джоан решила вымыть окна с фасада. Мне было слышно, как она напевает, смывая давнюю грязь.
Дав Джоан полюбоваться блеском стекол, я притащил краску и занялся скучным делом — выцветшую черную краску и свежую замазку стал покрывать новой, ярко-зеленой.
Джоан разостлала в холле коврик. Потом она вбила гвоздь в стенку — под картину — как раз против входной двери; после этого она взялась за окна изнутри: развесила занавески.
Мы постояли у ворот, любуясь делом рук своих. Свежеокрашенный, с веселенькими занавесками, с картиной и ковром, видневшимися в полуоткрытую дверь, коттедж выглядел живым и ухоженным.
— У него есть какое-нибудь имя? — спросила Джоан.
— Его называют «Домик смотрителя».
— Лучше назовем его «Росянка».
— В честь победителя Большого Национального Приза?
— Нет, есть такое растение — насекомоядное.
Я обнял ее за талию. И она не отстранилась.
— Будь осторожен, ладно?
— Буду, — успокоил я ее и взглянул на часы. Без двадцати одиннадцать. — Пойдем-ка в дом, вдруг он раньше приедет.
Мы вошли и уселись на остатках сена так, чтобы были видны ворота. Минуту или две молчали.
— Ты замерзла? — Прошедшую ночь опять были заморозки, а коттедж не отапливался: — Надо было привезти печку.
— Это не холод, это нервы.
Она уютно прижалась ко мне, и я поцеловал ее в щеку. Черные глаза взглянули печально и устало. А у меня вдруг появилось такое чувство, что если проиграю и на этот раз, то потеряю ее уже навсегда.
— Никто не запрещает браков между кузенами, — медленно выговорил я. — Закон разрешает их и церковь тоже. Будь в этом что-нибудь аморальное, они бы не допустили. Даже медики не возражают, — я замолчал, а она все смотрела так же печально. Почти без всякой надежды я спросил: — Я чего-нибудь не понимаю?
— Я и сама не понимаю…
Тогда я решился:
— Я сегодня буду ночевать тут, в деревне, в своей берлоге. А утром прямо поеду на тренировку. Всю эту неделю я манкировал своими обязанностями…
Она выпрямилась, отбросив мою руку.
— Нет! Приезжай ко мне.
— Не могу. Не могу я больше!
Она встала и подошла к окну. Я не видел выражения ее лица.
— Это ультиматум? — спросила она потрясение. — Или я выхожу за тебя замуж, или ты исчезнешь насовсем?
— Если и ультиматум, то невольный, — запротестовал я. — Но так дальше продолжаться не может.
— До этого уикэнда вообще не было никакой проблемы.
Во всяком случае в отношении меня. Ты был чем-то запретным… Вроде устриц, которых мой организм не принимает. Чем-то очень заманчивым, но недозволенным. А сейчас… Сейчас все так, будто у меня возникла страсть к устрицам. И я в жуткой растерянности.
— Иди сюда, — настойчиво позвал я.
Она подошла и снова опустилась на сено рядом со мной. Я взял ее за руку. — Ну, а других препятствий нет, чтобы выйти за меня? — я затаил дыхание.
— Нет, — ответила она просто, без колебаний и раздумий на этот раз.
Я повернулся к ней, поднял к себе ее лицо и поцеловал нежно, любовно.
Губы ее задрожали, но она не напряглась и не отстранилась слепо, как неделю назад. И я подумал, если за семь дней могли произойти такие перемены… Значит, я не проиграл. Откинулся на сено, держа Джоан за руку, и улыбнулся ей.
— Все будет хорошо…
Она удивленно посмотрела на меня, уголки ее губ дрогнули.
— Я тебе верю, потому что не встречала человека более решительного. Ты всегда был таким. Тебе все равно, какой ценой достанется победа… Возьми участие в скачке в прошлую субботу. Или устройство этой западни. Или то, как ты провел целую неделю рядом со мной… Но я постараюсь, уже более серьезно закончила она, — не заставлять тебя ждать чересчур долго.
Мы сидели на сене и разговаривали так спокойно, будто ничего не случилось — кроме чуда, открывшего человеку возможность надежно устроить свое будущее. И того, что рука Джоан лежала в моей руке и она не хотела убирать ее.
Время шло к назначенному часу.
— Я почти надеюсь, что он не приедет, — сказала она. — Этих писем было бы вполне достаточно.
— Ты не забудешь опустить их?